- Открой! Открой дверь! Выпусти меня, кому говорят! Эй! – Уинри была зла, как никогда раньше. Даже, когда Эдвард притащился в Ризенбург с автобронёй, разломанной на мелкие части, она была не так рассержена, как сейчас. Девушка молотила кулаками в дверь, даже пнула её, но лишь ушибла пальцы. И на том, попытки прорваться силой закончились. Она повернулась спиной и прислонилась к двери, закрыв лицо руками. Механик постепенно начала осознавать тяжесть своего положения, и что выбраться отсюда, будет непросто. Можно было даже сказать уверенно, что в одиночку ей это вряд ли удастся. Постепенно злость сменилась глухой безысходностью и смирением. Можно было бы хоть руки в кровь сбить, но чертова дверь осталась бы закрытой.
Помещение, куда привели Рокбелл было небольшим, серым и навевало одни лишь недобрые мысли. Обставлено оно была так же скудно – кровать, стол и стул, да умывальник в углу. Никаких книжек, бумаги или ещё что-то в том роде. Да и вряд ли здесь заботились о состоянии пленников. Хорошо, если кормить не забывали. В голове промелькнула мысль, что стоит отказываться от еды, но здравый смысл тут же отогнал в сторону глупую идею. Никому она своей голодовкой лучше не сделает, лишь только своему организму. Переживать за девчонку, которая отказывается есть – явно не приоритет для похитителей. Это она уяснила совершенно точно. К тому же, нужны были силы, чтобы дождаться братьев. Они, наверняка, что-нибудь придумают, как спасти подругу детства. Не стоит усложнять им жизни своим полуобморочным состоянием.
«Дурацкие Элрики, что вы опять натворили? Во что влезли? Я же просила быть осторожнее!»
Перекинув свою мысленную агрессию на Эда и Ала, девушка прошла к кровати и села на неё, посмотрев на вверх. Окон здесь тоже не имелось – лишь маленькое решётчатое отверстие в потолке. Сквозь него можно было различить силуэты бродящих туда-сюда созданий – не то собак, не то ещё кого. Но они точно не были обычным зверьём, Рокбелл видела их красные светящиеся глаза в темноте, когда шла прямиком к своей темнице. Что же произошло у Элриков? Кому они перешли дорогу? И кто эти люди, что привели её сюда? Затевалось что-то масштабное, иначе, не зачем было похищать механика, тем самым, манипулируя Эдвардом и Альфонсом. Блондинка снова почувствовала себя виноватой.
Уинри наклонила голову, а руки безвольно повисли вдоль тела. Что они будут делать дальше? Как долго собираются держать её здесь? Ответов на эти вопросы не было – ей ясно дали понять, что она будет под замком до тех пор, пока братья не сделают всё, что от них требуется. Хотелось плакать от отчаянья и собственной беспомощности. Было так глупо попасться и тем самым поставить дорогих людей под удар. И эти странные люди… Красивая женщина, чья красота сигнализировала об опасности, исходящей от неё. Толстяк, постоянно желающий есть. И парень с длинными волосами, неустанно отвешивающий пачку «комплиментов» Уинри. Трудно было сказать, кто из всей этой компании её пугал больше всего – ясно было одно – опасаться стоит всю троицу. Никто из них доверия не внушал, а парню с хитрыми глазами, кажется, Энви, и вовсе хотелось хорошенько приложить гаечным ключом, про меж этих самых глаз. Но ключ, к великому сожалению, отобрали сразу же. И это тоже жутко злило.
Комната напомнила тюремную камеру, хотя, ей и не доводилось бывать в таких, Уинри могла лишь догадываться и строить предположения. Если ей предстоит здесь провести много времени, она скорее умрёт со скуки, чем от страха. Так или иначе, но человек ко всему умеет приспосабливаться, если хочет выжить. Она легла на кровать, прижав коленки к груди. Рокбелл потеряла счёт часам, которые провела уже здесь. Может два? А может и все три. Время тянулось здесь медленно, казалось, застывало в комнате. Целая маленькая вечность прошла, прежде чем Уинри смогла задремать ненадолго. Её беспокойный и тревожный сон был прерван лязгом открывающейся двери. Девушка в мгновение ока вскочила на ноги, и отшатнулась в сторону. Больше всего на свете она желала поговорить с кем-нибудь, но увидев Энви, тут же пожалела об этом. Уж лучше сидеть одной и считать часы до своего освобождения, чем видеть его лицо с неизменной самодовольной усмешкой. В его руках был поднос с едой, и у Рокбелл появилась робкая надежда, что он уйдёт, оставив пищу для пленницы.
«В следующий раз огрею его стулом по голове! Даже если убежать не получится, зато пар выпущу!»

Уинри сжимала и разжимала пальцы от бессильной злости, упрямо глядя на Энви. Он тюремщик или нянька, чтобы следить за тем, сколько девушка съела и выпила? Ему так вообще должно было глубоко наплевать будет она питаться или же захочет морить себя голодом. Рокбелл как представила себе эту картину, что Зависть, подперев щеку рукой, следит за процессом, так начинала злиться ещё сильнее. Надо же, какие заботливые! ...
И в голове засела мысль принципиально не есть, пока это лохматое нечто находится в камере. Но что-то подсказывало Уинри, что делать этого не стоило. Ни к чему расходовать силы и нервы без толку. Если бы подобная выходка принесла бы хоть какие-нибудь положительные результаты – другой разговор.
«К тому же, я должна быть полна сил, когда мне представиться возможность огреть тебя чем-нибудь тяжёлым, самоуверенный болван!»
Подавив в себе раздражение, она слегка опустила голову и тяжело выдохнула. А после, гордо прошествовала к столу, где стоял поднос с едой. Сдув пыль с единственного стула, блондинка демонстративно уселась спиной к Энви и принялась за еду. Правда, ощущение, когда тебе кто-то взглядом сверлит спину никак не способствовало появлению аппетита, Уинри всё равно заставила себя поднести ложку ко рту. Она совершенно не замечала вкуса пищи, лишь краем глаза следила за действиями гомункула. Да и в такой ситуации, кого вообще будет волновать содержимое тарелки, когда от волнения желудок сводило? Она не чувствовала себя в безопасности, а потому не обращала внимания на такие мелочи, как насколько вкусно приготовлена еда и достаточно ли в ней соли. А труднее всего было молчать и заставлять себя никак не реагировать на слова Энви. Зависти вообще, похоже, просто нравился звук собственного голоса, и Рокбелл не спешила принимать участие в таком занимательном диалоге. Гораздо важнее было не поддаться собственным импульсам и не врезать ему чем-нибудь. Глаза рефлекторно скользили по камере, ища что-нибудь подходящее… Да хотя бы этой ложкой! Механик зажала столовый прибор в руке и внимательно поглядела на него, словно это и был долгожданный ключ к её спасению. Удар серебряной ложкой в лоб – вместо тысячи слов! Девушка всерьёз начала рассматривать подобную альтернативу, затем мотнула головой, отгоняя глупые и детские идеи в сторону. Кстати, о ложке! Интересно, почему это она вдруг серебряная? Остальная посуда была самой обычной и простой – ничего примечательного. Но ложка – это отдельный разговор. Закрыв глаза, она прожевала последний кусочек пищи, после чего, не глядя, пододвинула опустевший поднос поближе к парню.
- Спасибо, я наелась. Доволен? – Пробормотала она, после чего поднялась на ноги и повернувшись к Энви, сложила руки на груди, всем своим видом показывая, что он может спокойно валить обратно… за дверь. А она сама прошла к кровати и принялась придирчиво рассматривать одежду, принесённую ей.
«Мне вот, интересно, кто это выбирал? Он, что ли?»
Уинри бросила взгляд из-за плеча на Зависть, рассмотрев белое платье, с рукавом, простого покроя, что делало его больше похожим на ночную сорочку, чем на то, в чём можно прогуляться по улицам. Не будь Рокбелл девушкой, она, наверняка и не увидела бы разницы. Но блондинка точно знала, что из такой плотной ткани ночнушки не шьют. Лохматый был прав – она слишком долго была в дороге, да и нахождение в этой темнице не делало её чище. А уж грязнулей, Уинри Рокбелл никогда не слыла. Бросив одежду обратно на постель, она повернулась к Энви, уперев руки в бока.
- Ты ещё и следить вздумал, как я переодеваться буду? – почти прошипела она. Судя по его виду – вздумал, при чём совершенно серьёзно. Уинри чувствовала, как начал дёргаться глаз. По лицу механика можно было свободно прочитать, что в данной ситуации, ей было глубоко наплевать, кто перед ней стоит и что вообще её похитили. А кроме этого – ещё и целый список крепких словечек в адрес противного надзирателя. Когда блондинка впадала в неописуемую ярость, с ней было лучше не спорить. Совсем. Синяки да шишки были лишь верхушкой айсберга. Прибавьте к этому расшибленные носы, иногда выбитые зубы или вывихнутые конечности, и вы поймёте, что эту девицу лучше не доводить до белого каления. Даже если жизней у тебя много. Получать по уху или в глаз – не слишком-то приятное времяпровождения, во всяком случае для получающего.
Уинри ясно ощущала, что ещё немного и она не сможет сдержать в себе весь тот спектр эмоций, который так надёжно и старательно прятала внутри, не давая выхода. Тихо скрипнув зубами, Рокбелл указала рукой на дверь.
- Ты не мог бы оставить меня одну? - Процедила она.
- Нет.
- Я же по-хорошему прошу…
- Я твоё «по-хорошему» в макушку целовал. Одевайся живо, пока обе руки и возможность есть! – Безапелляционно заявил гомункул, сам себе вынося приговор и вводя Уинри в состоянии бешенства. Она глубоко вздохнула, чувствуя, что чаша терпения переполнена и уже готова опрокинуться. А остановить её уже ничто не в силах.
- Да плевать я хотела твои приказы и угрозы, будь ты хоть сам фюрер! ВОН, Я СКАЗАЛА! – Уинри швырнула в Энви поднос. – Вали, вон…эммм… - Девушка на мгновение запнулась, выбирая подходящую фразу, - … из моей камеры, понял?
«Дурак!»

На какую-то долю секунду Уинри испугалась. Только уверенность в том, что Энви не может покалечить её по-настоящему, с изощрённой жестокостью, добавляла девушке решимости не жалеть о своём поступке. В прочем, даже если бы было всё наоборот, она бы вряд ли пожалела. Он может хватать её за волосы, сжимать запястья до синяков или даже сломать руку, но это не сломило бы характер механика. Она продолжала упрямо глядеть в глаза Зависти, каждой клеточкой ощущая его ненависть, желание причинить настоящую боль… и испуг? Уинри сама поразилась этой мысли, невесть откуда взявшейся. Но озвучивать вслух не стала, дабы не доводить гомункула до очередного припадка бешенства. И отступать она тоже не будет. Пусть она и заложница здесь, но это не означало то, что она будет послушной куклой во всём. У неё ещё остались гордость и стальной стержень характера, которые не сломить ни руганью, ни насилием. Вообще ничем. Её суровую решимость всегда подкрепляла память о родителях, погибших на войне. Они никогда не отступали и оставались верными себе. В этом, блондинка стремилась походить на них. Пусть ей будет страшно, пусть ей будет больно, пусть её истязают целую вечность – она не предаст себя и своих близких. Будет упорно стоять до конца.
Она прижала кулаки к груди, продолжая испепелять взглядом парня. Он должен видеть её истинное отношение к своей персоне. Энви отошёл к столу, повернулся спиной к девушке, отдав приказ переодеваться.
Уинри поджала губы, но даже не шелохнулась. Не сделала ни единого движения в сторону. Слёзы подкатывали к глазам, но она держалась изо всех сил. Уж Зависть точно не увидит её слёз никогда. Не только потому, что она пообещала Эду больше не плакать, а потому что он не тот, перед кем стоит открывать слабые и ранимые стороны души. Она опустила руки и набравшись мужества, холодно и решительно заявила:
- Я не буду переодеваться, пока ты здесь.
Глаза горели пламенной решимостью не отступать. Голубое пламя, бушующее в глазах, буквально превратился лёд. Крепкий, как сталь и холодный, как самый лютый мороз. Пусть же видит, сквозь своё презрение, что она, обычный человек, не ставит его превыше всего. И никогда не будет ставить. И знает, что его слова и приказы для девушки, не более, чем звук его собственного голоса.
Тишина повисла в камере. Уинри не знала, чего ожидать ещё от Зависти. Что ещё он выкинет в порыве своего гнева. Она чувствовала, что больше не боится. И не будет бояться.
- Я не боюсь тебя, Энви. Не потому что, знаю, что ты ничего не можешь мне сделать, а потому что ты… - Уинри запнулась и закусила губу, отведя взгляд в сторону. Она раздумывала, озвучить свою мысль или же оставить при себе. Ведь какое ему дело до того, что думает пленница? Тем более, Энви ясно давал понять, что авторитетов для него не существует. Он просто озлобленный и одинокий мальчишка, выставляя себя напоказ самоуверенным и сильным. Парень действительно хотел быть таким, и может, даже верил в то, что он такой на самом деле. Да только стороны-то всегда виднее.
« А кем ты себя считаешь, Энви?»
Рокбелл разжала пальцы, и отвернувшись от гомункула, опустила голову. Затем присела на кровать, продолжая сверлить взглядом пол.
- Я уже сказала, что не буду переодеваться, пока ты здесь. И ты меня не заставишь.
Она подняла голову и поглядела сквозь решетку, где в очередной раз промелькнула тень какой-то ужасной химеры. Всё в этом месте было пропитано злобой и страхом. Здесь не было места чему-то хорошему. И это сеяло в душе некую безысходность. До сих пор, Уинри не знала, что существуют такие места, где скоплена исключительно плохая энергия.
« Здесь погибает всё хорошее. Но я выберусь отсюда, я верю в Эда. И в Ала. Пожалуйста, будьте осторожны, а я буду ждать тут и не оставлять надежды!»
Ком снова подкатил к горлу. Чувствуя, что вот-вот расплачется, она обратила грусть в злость. Она злилась на братьев, злилась на Энви и на саму себя. Но это помогло, потому что слабость снова отступила, давая механику возможность взять себя в руки. Блондинка вцепилась пальцами в покрывало и сжала его. Кто-то сказал бы, что Уинри – дурочка, кто-то подивился бы тому, откуда в столь хрупком теле столько храбрости. На самом деле, верны оба варианта. Она, без всяких сомнений, подвергала сейчас себя опасности. Но кем она будет, если переплюнет через все принципы и будет слушаться того, кто пытается лишь унизить её? Сможет ли она потом смотреть на своё отражение в зеркале без стыда и упрёка? Нет, лучше уж оставаться верной тому, чему она посвящала жизнь и умереть, чем выйти отсюда, но стать никем. Безликой Уинри, всего лишь очередной песчинкой в море песка, что разделяет Ксинг и Аместрис.
Разве же Эд и Ал смогли бы предать то, во что верили? А мама с папой? Ведь благодаря тому, что они никогда не отказывались от своих убеждений – стали теми самыми людьми, из-за которых даже в самых чёрствых и огрубевших сердцах появлялась вера в человечество. А Уинри Рокбелл искренне хотела быть хорошим человеком. Человеком слова и чести.